Нескончаемый последний бой

Людям, прошедшим горнило войны, присущ какой-то внутренний стержень. Испытания смертью, постоянно ходившей рядом, закалило характер. А все военные лишения только развили их жизнелюбие и помогли с чувством юмора перенести послевоенный голод и разруху, лихие девяностые годы и возрастные болячки. Ярким примером этого является наш сегодняшний собеседник Василий Иванович Шалаев.

— Василий Иванович, с какого момента началась для Вас война?

— Когда нас, вчерашних мальчишек, отправили на военную учебу в город Слободской. Оружия не было, и мы с деревянными макетами винтовок отрабатывали команду "Коли!". Обмундирования тоже не хватало, поэтому нас одели в шинели из-под раненых и убитых. У кого рукав в крови, у кого заштопанные дырки от пуль и осколков. Да и подходящий комплекции размер был далеко не у всех. Так что наше воинство выглядело не очень браво.

31 декабря нас посадили в вагоны и отправили на фронт. Такой вот новогодний подарок. Под Пензой поезд остановили, отцепили паровоз, и бригада машинистов уехала. У командования поменялись планы, и пока решали, куда нас направить, кончилось питание и топливо. Мороз страшный, все заборы в округе разобраны на топку, и мы начали понемногу разбирать вагоны. Потом, наконец, приехала бригада, подремонтировали состав, и мы тронулись.

В четыре часа утра на станции Валуйки между Белгородом и Харьковом нас начали бомбить. Рядом стоял состав с лошадьми. Лошади истошно ржут, падают, люди бегут, кричат и тоже падают. В общем, страху натерпелся, не дай Бог. После бомбежки опять ожидание. Еды нет, каптерка разбита. Нашли бочку селедки, наелись. А потом пить как охота, а воды нет, два ближайших колодца осушены. Сопровождающие командиры нас никому не передали – ни комендатуре, ни какой-либо воинской части, просто уехали. Лишь через десять дней нас зачислили в 48-ю дивизию, она как раз вышла с передовой на переформирование. Мы приехали в валенках, фуфайках и ушанках, а снег уже тает. На кого походили! Здесь нам впервые выдали оружие и после дополнительного обучения отправили на передовую.

— Свои первые выстрелы помните? Они хоть и враги, но ведь тоже люди...

— Там было все просто. Или я убью, или меня убьют. Они ведь тоже зеленые, идут напролом, подвыпившие, вооруженные до зубов, патроны не экономят. А у тебя только два диска к ППШ. Израсходуешь все патроны и все. А кругом все горит, с визгом летают пули и осколки. Страшно.

— А "наркомовские" 100 граммов от страха не спасали?

— Я воевал на южном фронте. А 100 граммов на фронте выпивали чаще "для сугреву". Так что нам эти граммы перепадали не часто. Но если выпил, то страх исчезает ненадолго. А ведь не всегда и сориентируешься после них, ладно ли я делаю. Из-за этой необдуманности, бывало, и гибли.

— Василий Иванович, давайте обозначим Ваш боевой путь.

— При освобождении Харькова после взрыва меня поранило осколками. Направили в госпиталь, потом в запасной 200-й полк в Новый Оскол, где собрали всех раненых, леченых и калеченых. И мы пошли на Изюм, Павлоград, Днепропетровск, Кривой Рог и на Одессу. Потом Молдавия, Румыния, Болгария, Югославия, Венгрия, Австрия. Война для меня закончилась под Веной – в городе Баден. О Победе нам сообщили 9 мая. Кто смеялся, кто плакал от радости…Тяжело об этом говорить.

— Вы прошли с боями почти всю Европу. Какие впечатления сохранились в памяти?

— Мы освобождали разные страны. Лучше всего к нам относились в Болгарии и Югославии. Местные жители называли нас братушками, угощали фруктами и вином, приглашали посидеть с ними или зайти в гости. Но случались и провокации. В освобожденных городах оставались переодетые фашистские недобитки. В Софии на наши головы с крыши кто-то сбросил кирпичи. Когда мы входили в один из освобожденных городов, впереди праздничной колонны ехал в открытой машине командир танкового полка. С балкона ему скинули огромный букет цветов, он поймал его и тут раздался взрыв. В букете была спрятана граната. Наши танкисты, взбешенные смертью своего командира, сравняли этот дом с землей.

 — Чем запомнилось возвращение домой?

— Обратно опять ехали через всю Европу. Деревья в цвету: шелковица, вишня, черешня, ехали через теплые края. А как границу проехали – наши женщины встречают, но не цветами, как в кинохронике, а просьбами: "Продайте хоть что-нибудь поесть". Приходилось свой паек продавать по дешевке или отдавать. Смотреть больно: везде разруха, голод. И мать меня не дождалась, умерла.

— Насколько я знаю, Ваше ранение, о котором мы уже говорили, стало уникальным в истории хирургии. Как Вы прожили с пулей в ноге более полувека?

— В августе 1943-го разрывом снаряда мне посекло ногу. Военные хирурги вытащили два осколка, торчащих наружу, а третий решили не трогать, раз несильно беспокоил. Раненых много, всем помощь нужна. 62 года я жил и думал, что у меня в ноге осколок.

С годами боли становились все сильнее, пришлось обратиться к врачам. Каково же было их удивление, когда рентген показал, что это не осколок, а вертикально застрявшая в кости немецкая пуля. На снимке был виден и заживший перелом лодыжки. К шестидесятилетию Победы пулю удалили.

 — И где она сейчас?

— Подарил хирургу Кодачигову Л.И. для коллекции. Он за 20 лет практики впервые увидел девятимиллиметровую немецкую автоматную пулю столь «преклонного» возраста.

— После войны Вы сменили военный мундир на милицейский. Не сожалеете об этом?

— Сначала были некоторые сомнения, потом затянуло, и я отслужил в транспортной милиции 22 года.

— В мирное время приходилось применять оружие?

— К нам пришла ориентировка на дезертира, который сбежал с гауптвахты города Кирова, убив при этом часового. Встречая пассажирский поезд в Лянгасово, я увидел похожего человека, притулившегося между вагонами. Заметив меня, подходившего к вагону, он бросился бежать. Солдат был молодой, физически сильный, а моя раненая нога давала о себе знать. Пришлось выстрелить у него над головой. Выстрел охладил его пыл, он остановился и поднял руки.

Когда в составе опергруппы задерживал в поезде гражданина, укравшего чужой чемодан, тоже пришлось достать пистолет, но обошлось без стрельбы.

— С кем воюете сейчас?

— Свой последний бой я веду со своей старостью и болячками. Немногие, даже не прошедшие войну, доживают до моих лет, но я сдаваться не собираюсь.

 Василий Иванович, хоть и ходит иногда с палочкой, старается с сыном и родственниками каждую весну обихаживать свой сад, а его бодрости, жизнелюбию и чувству юмора могут позавидовать более молодые. В канун 90-летия от всей души хочется пожелать ему оставаться таким же еще долгие годы!

Автор ДМИТРИЙ КУКЛИН

 Опубликовано 29.05.2014